Валерий Емельянов. ИСТОРИЯ В БОГЕ. Размышления авраамического монотеиста, о том, что же такое монотеизм, куда он нас вел, куда привел, и куда еще приведет. Статья третья «Иудаизм – это христанство?». Часть вторая
Диалог или дискуссия по религиозным вопросам между представителями различных монотеистических традиций, как правило, сопровождается обращением каждой из сторон к писаниям и преданиям собственной религии и их интерпретациям. Крайне редко происходит обращение к религиозному наследию оппонентов, даже не на уровне глубокого погружения в это наследие, а хотя бы для получения самой общей информации из первоисточника. И получается, что такого рода разговоры ведутся как будто бы в разных, никак не пересекающихся между собой пространствах. Классический диалог глухих, который еще хорошо, если ни чем не закончится, а то ведь часто случается, что подобный "диалог религий" своей кульминацией имеет мордобой "интеллектуальный", а то и самый прямой, физический.
Диалогу, взаимодействию между религиями, и даже просто между верующими различных традиций, не хватает самых элементарных и непредвзятых знаний о "религии другого". Не обязательно здесь доходит до глубокой эмпатии, но мало кто соглашается с тем, что мы, носители разных религиозных традиций, не антагонисты и не враги друг другу. Но, увы, в таком незашоренном ракурсе смотрят на другие религии лишь некоторые из тех, кого называют верующими интеллигентами. И уж совсем единицы обращаются к наследию другой религии для того, чтобы понять и объяснить свою собственную.
Одним из этих немногих стал финский лютеранский пастор и богослов Ристо Сантала. Знаток иврита и иудейской религиозной традиции, он долгое время жил в Святой Земле, занимаясь научными исследованиями и миссионерской деятельностью. В конце 80-х годов прошлого века увидели свет две его главные работы - "Мессия в Ветхом Завете" и "Мессия в Новом Завете", - причем книги свои Сантала написал на иврите, языке для него не родном, но которым он глубоко овладел.
На наш взгляд, этот ученый своими трудами совершил настоящий научно-богословский подвиг, пока еще до конца не оцененный. Он рассмотрел личность Мессии и Его миссию в христианском понимании не только через Ветхий Завет, но также через раввинистические писания и толкования (мидраши) и через Талмуд. Напомним, что корпус этих писаний стал формироваться в иудаизме приблизительно со II столетия, уже после пришествия Христа, когда апологетика иудаизма строилась не в последнюю очередь на отрицании христианства как ложного, или точнее лжемессианского, течения.
И вот, в результате таких исследований Сантала пришел к выводу, что личность Мошиаха-Мессии в том ракурсе, в каком его представляют в диалоге-полемике с христианами некоторые представители иудаизма (как царя-освободителя народа Израиля) вовсе не столь одномерна.
Мошиах понимается в иудаизме как "второй Моисей", который принесет с собой новый закон и новую Тору, исполнив до конца закон ветхий. В раввинистическом трактате "Священнический дар" говорится о том, что Мошиах - один из потомков Фареса, сына Фамари и Иуды (см. Бытие, 38:29). Имя Фарес (а в иудейских писаниях лингвистический смысл слов имен, понятий имеет глубокое религиозно-учительное значение) является однокоренным со словом "порец", которое можно перевести как "разрушитель преград". А в раввинистической и талмудической традиции существует такое устойчивое понятие, как "ограда" или "преграда Закона". Достаточно простая логика в этом случае показывает, что Мошиах в ветхозаветном понимании - это также и разрушитель традиционного Закона, Торы. Трактат "Священнический дар" об этом достаточно прозрачно говорит: "Мессия-царь соберет рассеянный Израиль и полностью растолкует ему Тору и те глубокие заблуждения, в которые этот народ впал". Авторитетный мидраш "Берешит Раба" еще более определенен. В нем говорится, что Мошиах-Мессия "соберет рассеянный Израиль и даст ему 30 новых заповедей, и это будут заповеди не только для иудеев, но для всего мира".
Крупнейший законоучительный авторитет иудаизма после Моисея, рабби Моше Бен Маймон (он же Маймонид, он же РаМБаМ, 1135-1204), хотя и указывал в девятом из своих "13 принципов веры", что "Моисеева Тора никогда не будет отменена или заменена другим законом, в ней ничего не будет добавлено и ничего не будет исключено", в другом своем трактате - "Царские указы" - пишет так: "Царь, помазанный как Мошиах-Мессия, будет сидеть на своем царственном престоле и писать книгу Завета в дополнение к той книге, что дана была отцам нашим, и он заставит Израиль исполнять эти законы".
Талмудический трактат "Маккот" так определяет направленность вектора духовной истории иудейства как истории заповедей (что представляется правильным): "Моше-рабейну (Моисей) дал 613 заповедей, из которых 365 (по числу дней в году) предписывают, что человек должен делать, и 248 (по числу костей в теле человека) говорят о том, что человек делать не должен…". И далее: "Пришел Давид и сократил их до одиннадцати… Пришел Исайя и уменьшил их до шести... Пришел Михей и сократил их до трех… Вернулся Исайя и сократил их до двух... Пришел Аввакум и сократил их до одной, как написано (Авв., 2:4): Праведный своей верою жить будет". Это свидетельство тому, что уже в иудейской вероучительной традиции существовал и существует один из ключевых духовных принципов, отличающих христианство как религию, - понимание подлинной веры не как закона, но как живого исповедания принципов, как следования в жизни той морали, что предустановлена для человека Богом. Думается, что христианам, сформулировавшим в новейшее время на довольно высоком церковном уровне мысль о том, что после Христа иудаизм превратился в сугубо "законническую" религию, есть над чем подумать.
Но главной точкой размежевания между иудаизмом и христианством, точнее сказать, между их самоинтерпретацией последователями этих религий, стал принцип богочеловечества, и признание Мессии как человеческой личности, в которой произошло Боговоплощение. Пожалуй, самый прогрессивный сегодня иудейский ученый, работающий в сфере диалога между иудаизмом и христианством – д-р Пинхас Полонский - в своей книге "Две тысячи лет вместе" указывает, что отличающаяся великой духовной глубиной и значимостью идея Богочеловечества имеется не только в христианстве, но и в иудаизме. И, в отличие от христианства, понятие "сын Божий" в иудаизме не относится к конкретному отдельному человеку. "Это сказано про каждого человека-потомка Адама, каждый человек по самой своей сути - сын Бога и Богочеловек", - пишет д-р Полонский, отмечая также, что из этого вытекает как этика (когда человек должен стремиться в своих делах стать подобным Богу), так и мистика еврейского монотеизма, где самой главной страстью человеческой души является слияние с Божественном (позднее этот принцип проявит себя и в возникшем в недрах ислама суфизме) (см. Пинхас Полонский. Две тысячи лет вместе. М., изд-во Феникс, 2009, cc. 84-86).
Все это правильно. Как правильно и то, что христиане понимают богочеловечество Спасителя не только как то, что Он является носителем Божественных практик в этике и мистике, но также (и прежде всего) как гармоничное воплощение реального синтеза Божественной и человеческой природ. Иначе говоря, материальным, зримым воплощением Бога в Его творении.
Но, оказывается, эта идея не столь уж чужда иудейскому монотеизму. В ответ д-ру Полонскому приведем только фрагмент из обширной и весомой, как представляется, аргументации д-ра Ристо Санталы. Начнем с того, что место, где ветхозаветный Иаков боролся "с Богом и человеками" (Быт., 32), было названо им Пенуэл, что означает "лик Божий". "И говорил он: Я видел Бога лицом к лицу и сохранилась душа моя" (Быт., 32:30). Мидраш Раба говорит в комментарии на этот стих, что Иаков видел лицо Божие в "шехине" - присутствии Бога, что в христианской системе понятий аналогично явлению Святого Духа. Таргум Онкелоса ("таргум" - комментированный перевод Торы с иврита на тогдашний разговорный для иудеев арамейский язык. Возникли во II-I веках нашей до н.э.) указывает, что Иаков лицезрел "ангела Господня". Но кто такой этот ангел, и не связано ли это со стихом 63:9: "Во всякой скорби Он не оставлял их, и Ангел Лика Его (в английских переводах Библии эта фраза приводится как "присутствие Его") спасал их по любви Своей и благосердию Своему. Он искупил их, взял и носил их во все дни древние". Раввинистические комментарии ставят знак равенства между понятиями "Ангел присутствия", "Ангел Завета" и "Князь Лика". На иврите это понятие звучит как "Сар ха-паним", буквально означающее князь (или чуть точнее – обладатель) ликов, или видимых образов. Таким образом, иудейское предание вовсе не исключает возможного зримого проявления Бога или Божественного. В книге пророка Малахии (3:1) читаем: "Вот Я посылаю Ангела Моего и он приготовит путь предо Мною и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищите, и Ангел завета, которого вы желаете: вот Он идет, говорит Господь Саваоф". Здесь четко прослеживается мысль о том, что это эсхатологическое событие будет явлением не только ангела, но и Самого Бога в его образе. И рабби Довид Кимхи в своем комментарии на этот стих говорит, что "Господь, Который явится в храм Свой, - это Мессия-Царь и Господь завета".
Итак, очевидная мысль последователей религиозного эволюционизма и прогрессирующего откровения (среди которых и уже упомянутый выше д-р Полонский) о том, что зримые формы Божественного существуют в христианстве, как в одной из ветвей "иудаизма для неевреев", ибо такая образность нужна для того, чтобы люди не впали в буквальное поклонение рукотворным идолам, в то время как "евреи - это такой народ, который способен воспринимать подобные концепции (Бога и Божественного - В.Е.) сам, способен читать книгу и без иллюстраций" (цит. по Пинхас Полонский, указ. соч., с. 85), вовсе не столь однозначна.
Более того, в иудейском ортодоксальном молитвеннике "Сидур ха-Шалем" среди новогодних молитв есть такая, где упоминается Иисус (Иешуа) как "князь Облика Его". Ристо Сантала, в книге "Мессия в Ветхом Завете", говоря об этой молитве, упоминает, что некие двое молодых людей, пытавшиеся выяснить, кто же это Иешуа-Иисус, были попросту изгнаны из синагоги. Эта молитва гласит следующее: "Да будет воля Твоя на то, чтобы звук этого рога (речь идет о шофаре, в который трубят в синагогах в дни еврейского новолетия – В.Е.) донесся в ковчег Божий, посредством нашего посланника Тартиела, имя которому дано Илия, да будет благословенна память о нем, и через Иешуа-Иисуса (Спасителя), князя Лика Его, и князя Метатрона, и да будет благодать с нами. Будь благословен, Господь Благодати". Здесь важно то, что, во-первых, имя Тартиэль происходит от слияния слов "тартей эль", означающих "другая форма Бога, в которой Он открывает Себя". Значит, иудейская традиция вполне соглашается с тем, что зримое присутствие Божественной природы, Боговоплощение может присутствовать в людях. Правда, не во всех, а в тех, что особым образом был отмечен Богом и взят им на небо. Таковыми в Ветхом Завете были Илия-Элиягу и упомянутый еще раньше в книге Бытия Енох, о котором, в отличие от его соседей по генеалогической цепочке Книги Бытия, не говорится, что он умер, но "и ходил Енох пред Богом, и не стало его, потому что Бог взял его" (Быт., 3:24). Так же канонический таргум Ионатана упоминает о том, что именно Еноха, вознесшегося на небеса, Бог нарек именами Метатрон (упомянутом в молитве - В.Е.) и Великий книжник. В переводе с греческого, слово "метатрон" означает того, кто восседает близ трона (в данном контексте - престола Господня).
Бывший главный раввин Стокгольма профессор Готлиб Кляйн еще в 1898 году в свой вышедшей на шведском языке книге, название которой можно перевести как "Очерки по религиозной истории Израиля", писал, что Метатрон является ближайшей личностью к Богу, он, с одной стороны, посланник Бога, Его доверенное лицо, а с другой - ходатай Израиля перед Богом. Метатрон и "Князь Лика Его" являются, по мнению этого исследователя, синонимами. Наконец, приводится такой важный для иудейского религиозного толкования аргумент, как нумерологический. Нумерология имени Метатрон (50+6+200+9+9+40, в соответствии с числовым значением соответствующих букв ивритского алфавита) равняется числу 314. Точно такую же сумму дает и нумерологический расклад одного из имен Бога Эль-Шаддай (Всемогущий) (10+4+300). Железная математическая логика подсказывает: Метатрон есть посланник Всемогущего, Мессия-Мошиах.
Эти факты вполне обоснованно подтверждают мысль о том, что Мошиах-Мессия - Богочеловек, Его пришествие и учение являются и точкой максимума истории иудейского монотеизма. А общее размышление над такой главой его истории, хронологически охватывающей самый длительный период бытия человечества на земле, как Ветхий Завет, заставляет о многом задуматься и сделать выводы.
Задумываешься, в частности, о том, что история человечества, понимаемая как история монотеизма, отправной точкой своей (в которой также определена и цель этой истории) имеет грехопадение. Весь дальнейший процесс этой истории представляет собой историю свободы человека, превратившуюся в безбожное своеволие на уровне отдельных личностей, семейств, обществ и государств. Сравнивая самые древние и более поздние книги Ветхого Завета, первоначально приходишь к выводу о том, что Бог все меньше и меньше ведет Свое творение, участвует в его бытии. Тем более что это непослушное творение упорно желает Бога видимого, проявляющегося здесь, на Земле, желательно в пользу и интересах Своего творения. И это желание также сформировалось в один из основных сюжетов человеческой истории.
Но, взглянув более глубоко, понимаешь, что в этом разворачивающемся во времени и мире хаосе есть очень тонкая, порой почти незримая, но четкая логика замысла Божьего, ведущего к некоей конечной и совершенной точке.
И этой точкой суждено было стать для потомков Авраама Мессии-Спасителю, Богочеловеку, исторически известному как Иисус Христос из Назарета - Тому, что говорил о Себе: "Я есмь Альфа и Омега, начало и конец". Но почему иудаизм отверг Его? В чем-то личность Христа оказалась точкой "омега", точкой совершенства. Но для реальной религиозной истории той части человечества, что исповедует авраамический монотеизм, Он стал, скорее, отправной точкой в новое – "альфой". Почему? Ответ на этот вопрос постараемся дать в следующих статьях из этого цикла.
Валерий Емельянов, ИАЦ "Время и мир",
