Глобализация веры - За что идут культурные войны и к чему призывают новые религии

18.04.2015
Глобализация веры - За что идут культурные войны и к чему призывают новые религии
Мы живем в наступившем завтра, но пользуемся для его описания картиной мира, созданной вчера. Вместе с миром меняются и религии. Осмыслить направление и суть этих перемен призваны гуманитарные науки, такие как религиоведение и культурная антропология. Мы встретились с профессором антропологии Гарвардского университета Аней Бернштейн, чтобы узнать, как наука смотрит на происходящее сегодня с религией

Как сегодня изучается религия в антропологии и смежных науках?

Современное религиоведение — междисциплинарная область. Большой вклад в него вносит культурная антропология, изучающая религию как одну из сторон жизни общества, очень тесным и сложным образом переплетенную с политикой, экономикой и другими аспектами существования. Вопросы, к которым антропология лучше всего приспособлена, — это каким образом конструируется вся эта система религиозных смыслов, как эти смыслы функционируют в обществе, как влияют на все остальное.

А как антрополог отличает религию от не религии?

Это одна из первых проблем, с которой сталкиваешься в этой области, — религии не удается дать определение, хотя вроде бы все знают, что такое религия. Студенты часто говорят на первом занятии: «Это вера в бога» — преподаватель им отвечает: «А в буддизме нет веры в бога». Они тогда еще какой-нибудь критерий предлагают, но универсального критерия, подходящего для всех религий, не находится. Вот вы бы как определили религию?

Наверное, как соотнесение себя с чем-то высшим. Есть у людей в душе какая-то вертикаль, которую они смутно чувствуют. Может быть, религия — это попытки на нее ориентироваться и поведение, которое вокруг всего этого выстраивается?

Понимаю, что вас именно мистический аспект религии интересует, но это лишь одна из многих ее сторон. Очень важны, например, ритуалы, этический кодекс, религиозная доктрина и философия, истории и мифы, религиозные институты. А мистический опыт как раз обычно выносится в антропологических исследованиях за скобки, о нем говорится очень мало — именно потому, что его слишком сложно изучать методами социальных наук. В свое время миссионеры не раз отчитывались: «Мы нашли в Америке племя, у которого нет религии». Но всякий раз оказывалось, что они имели в виду под религией что-то похожее на христианство, определяли религию слишком узко.

То есть религия есть всегда? Ну а как же современный Китай или СССР? Я в детстве практически не сталкивался с религией.

Религия есть в любом обществе. В Китае есть несколько религий, причем сейчас происходит религиозный подъем. В большой моде тибетский буддизм, даже среди членов партии, он очень романтизируется как такая загадочная изначальная древняя мудрость. В Советском Союзе была и не искорененная до конца народная религиозность, особенно в  сельской местности, и модные среди интеллигенции православие и разные эзотерические учения.

В светском обществе

Одна из тем ваших исследований — секулярность в современном мире. В каком обществе мы живем — секулярном, постсекулярном или, наоборот, недосекулярном?

Тут, простите за занудство, обычно путают несколько разных понятий. Есть европейский проект секуляризма — отделения церкви от государства. Я говорю «проект», потому что это скорее некое желаемое состояние, которое в действительности осуществилось лишь частично, и не всегда понятно, в какой степени этот проект удался в той или иной стране. Есть социологическое понятие секуляризации — с его помощью описывают исторические процессы, когда религия, раньше пронизывавшая все стороны жизни, выделилась в достаточно обособленную сферу. Также считается, что произошла приватизация религии — уменьшение роли религии в обществе и политике, уход в частную сферу. Религия стала индивидуальным делом. Наконец, считается, что люди просто стали меньше верить.

Но это все разные стороны одного процесса.

Антропологи любят везде подчеркивать нюансы и выделять различия, это раздражает всех, кто любит делать смелые обобщения, не слишком обращая внимание на специфику разных обществ. Во Франции секуляризм — что-то вроде национальной идеологии, важная черта французской идентичности; отсюда все конфликты с запретом носить в школе хиджаб или другие внешние знаки принадлежности к той или иной конфессиональной общности. Это воспринимается как что-то «антифранцузское». А в США было бы немыслимо запретить внешние проявления религиозности — это бы восприняли как жуткое посягательство на свободу, на самые основы. В Великобритании королева является формальной главой англиканской церкви, но население не отличается религиозностью, а в США церковь жестко отделена от государства, но население довольно религиозное. Хотя об этом постоянно спорят. Сторонники идеи секуляризации говорят, что высокая религиозность американцев — это просто черта многочисленных эмигрантов, которая постепенно уменьшается по мере того, как они американизируются.

А что показывают данные опросов?

Они противоречат друг другу, все зависит от того, как сформулировать вопросы, и тому подобных вещей. Антропологи очень критически относятся к социологическим опросам, мы предпочитаем глубинные интервью, позволяющие лучше понять, как на самом деле видит мир собеседник.

Но самым важным мне кажется понятие секулярности как состояния, в котором мы все живем где-то со времен Реформации, — такого состояния культуры, в котором идея бога является опциональной, необязательной, а единственной мерой всех вещей становится человек.

А в России часто говорят как об очевидном факте, что мы живем в постсекулярном обществе…

Мне этот термин кажется довольно бессмысленным. Никакого глобального возрождения религии я не вижу. Зато вижу, как изменилась сама природа религии. Дело вообще не в том, что сейчас религии функционируют в секулярном или постсекулярном обществе. Важно, что религии сами существуют в состоянии секулярности, которое радикально их меняет. Религиям теперь все время надо что-то доказывать, они даже пытаются подружиться с наукой — секулярный подход к религии разделяют и сами религии. Утеря монополии на истину меняет саму идею религии.

Например, в постсоветское время в Бурятии и в Монголии появилось огромное количество шаманов. Их становится все больше и больше, в том числе потому, что люди не могут в них до конца поверить — все время пробуждается скептицизм, они думают: «Мне попался какой-то неправильный шаман, найду-ка я лучше еще одного». Такой вот шаманизм в состоянии секулярности, когда люди толком в него не верят, — они просто не знают, во что верить.

Эпоха культурных войн

Получается, ничего принципиально нового с религией не происходит — продолжается процесс модернизации, запущенный тем глобальным культурным сдвигом, который начался еще во времена Реформации?

Да, тогда началось «расколдовывание» мира, которое продолжается по сей день, обретая глобальный характер. При этом мир полон отдельных религиозных всплесков. В США, допустим, сейчас очень популярны разные апокалиптические движения, но подобное всегда было — допустим, во всем мире в 2012 году в связи с календарем майя, или на склоне двадцатого века в связи с наступлением миллениума.

Одна из центральных идей современной американской апокалиптики — что второе пришествие Христа случится вот-вот. Это называется rapture — взятие всех праведников живыми на небо. Книги, описывающие, как все это будет проходить, становятся бестселлерами. Есть популярные романы и про судьбу тех, кого оставили на Земле, когда забрали всех праведников. На машины наклеивают стикеры «Будьте осторожны, в случае наступления rapture эта машина останется без экипажа».

Я думаю, что это связано с очень быстрыми социальными и политическими изменениями, которые людям трудно переварить. Так же, как нынешний подъем христианских правых с их акцентом на моральных ценностях в США стал реакцией на либерализацию общества и церкви, начавшуюся в 1960-х. В России часто преподносят дело так, словно здесь вечно царит мракобесие, а в США всегда было царство свободы, но на самом деле либерализация общества и религии, связанная, допустим, с особым вниманием к правам женщин и геев, произошла недавно, а сейчас — как реакция на нее — происходит консервативный откат.

В России ведь тоже что-то вроде консервативного отката и подъема христианских правых происходит?

Да, хотя никакой либерализации религии не было. Мне кажется, с советских времен церкви просто не хватило времени для либерализации — она до сих пор скорее себя считает жертвой и сплотилась вокруг консервативных идей и моральных ценностей.

Консервативная природа — что это за черта религий? Почему сегодня религия почти всегда пытается защищать старый мир, сопротивляться всему новому? Это ведь было не всегда?

Это не универсальная черта религий, скорее все та же реакция на быстрые изменения. К тому же сейчас христианство во всем мире быстро либерализуется. В США 60-е и 70-е, когда происходила либерализация религии, называют временем культурных войн между либеральными и консервативными ценностями, надолго сформировавшими повестку дня, — в общем-то, они продолжаются до сих пор. В эту повестку входят споры о креационизме, об абортах, о правах женщин и геев, о религиозном образовании в школах.

Потом произошла своеобразная глобализация культурных войн, все эти вопросы стали актуальны и в России. Моя коллега, изучающая религию в Нижнем Новгороде, пишет, что ее респонденты в местных православных церквях изучают протестантские пособия о том, как отстаивать позицию, что аборт — это неправильно. А российский креационизм — просто калька с американского.

За что еще ведутся сейчас культурные войны?

Еще одна важная для культурных войн тема — отношение к смерти. Тут предметом спора являются и аборты, и эвтаназия, и даже само определение момента, когда наступает смерть. Могут ли родственники отключить от поддерживающих жизнь аппаратов человека, много лет пролежавшего в коме? Была, например, громкая история с Терри Шайво, впавшей в кому еще в 1990 году. Прошло десять лет или больше, и муж захотел отключить ее от аппарата и дать ей умереть. Но родители были против. Вся эта история  могла остаться незамеченной, если бы ее не подхватили христианские активисты. Они связали эту тему с правом на жизнь, поднялся шум, история стала очень политизированной, ее стали обсуждать целыми днями, все это показывали по телевидению. В итоге Буш, который тогда был президентом, каким-то незаконным методом выдал директиву, чтобы Терри не отключали. Это было просто неслыханно! В результате муж через суд все же добился отключения. Христианские активисты сделали из этого нечто вроде сло-гана: «Государство уже убивает. Не только эмбрионов, но и людей».

Чипизация, зомбирование и расчеловечивание

У нас еще популярно противостояние многих религиозных людей «чипованию» и «нанесению штрихкодов».

О да, чипизация — я как раз хочу написать про этот термин, потому что в США он неизвестен. Зомбирование, кстати, еще один чисто российский термин. Это не страх зомби-апокалипсиса, а именно страх, что людьми управляет помимо их воли. Еще один специфический здешний страх — «расчеловечивание» под влиянием техники, страх киборгизации.

То есть тут выступают на первый план страхи перед новыми технологиями?

Есть и религии, которые пытаются интегрировать достижения прогресса. Саентологи, например, или раэлиты, которые говорят, что клонирование — это хорошо и что они знают, как клонировать человека. Они вообще выступают за научно-технический прогресс и надеются спасти всех от смерти с помощью клонирования. Не стоит их рассматривать как секту безумцев — это такая жизнерадостная религия, стремящаяся уменьшить страдания, они какие-то полезные дела делают. Например, есть жуткая история с женским обрезанием, распространенным в Африке, и даже в некоторых американских и европейских эмигрантских семьях его незаконно делают. А у раэлитов есть клиника, где таким женщинам бесплатно восстанавливают клитор.

А еще устанавливают духовный контакт с инопланетянами.

Не они одни — уже есть целая группа религий, связанных с уфологией и пришельцами. Еще одна новая религия, приветствующая развитие технологий — терасем. У них четыре главных постулата: «бог технологичен», «смерть необязательна», «любовь — самое главное» и «жизнь имеет смысл». Они надеются на цифровое бессмертие, собирают информацию о своей жизни и сознании (mind files) и отправляют эти файлы куда-то в космос. Еще в США есть Церковь вечной жизни, там главный святой — Николай Федоров, а цель — оживить всех умерших. Они поминают криопациентов, ожидающих воскрешения в дьюарах с жидким азотом, российские крионисты тоже присылают им имена крионированных здесь людей.

Какие еще тренды характерны для современной религиозности?

Конечно, важным религиозным феноменом нашего времени стал нью-эйдж, это такая индивидуализация религии, идея spirituality, то есть индивидуальной «духовности» вместо приверженности какой-то традиционной религии. Очень многие теперь говорят: «I am not religious, I am spiritual» — «Я не религиозен, но духовен». Нью-эйдж состоит из многочисленных заимствований, каждый человек создает себе свою мозаику из религиозных представлений и практик, связывая их со своим личностным ростом. Такой религиозный индивидуализм хорошо вписывается в потребительскую культуру, в капитализм: «если я буду личностно расти, все будет благополучно, и я достигну успеха». Менять, получается, нужно не общество с его несправедливостью, не системное неравенство, а себя.

Еще в США, Африке, Бразилии, Индонезии сейчас очень популярно движение евангельских христиан. Эта форма глобализации христианства оказалась очень успешной, и сейчас многие антропологи изучают причины этого явления. Мне кажется, секрет евангельских христиан в том, что они удачно приспособились к состоянию секулярности. В США они строят «мегацеркви» — это одновременно и торговый центр, и кинотеатр, и социальный клуб. Все их проповедники говорят, что «Христос хочет, чтобы вы процветали, были богаты», — и это тоже хорошо сочетается с капитализмом.

А что происходит с религией в постколониальном мире?

Глобализация и модернизация местных религий. В конце колониального периода переосмыслялся, например, индуизм, когда религиозные философы, такие как Вивекананда, начали ездить по миру. Современный индуист считает индуизмом совсем не то, что было два века тому назад. Вивекананда говорил, что индуизм — не какой-то варварский культ, поклонения с кровавыми жертвоприношениями богине Кали, а рафинированная философская система, не хуже христианства, а даже глубже. И все, что связано с ритуальной частью, маргинализировалось. Похожая ситуация произошла и с буддизмом еще в XIX веке. Его заново сконструировали для европейцев как чистую философию, а магию, ритуалы, реинкарнацию и все, что нам кажется нерациональным, объявили поздними приобретениями.

Что подносить духам

Вы посвятили книгу и фильм бурятскому буддизму и шаманизму. Как вы заинтересовались этой темой?

Сначала у меня был романтический интерес к тибетскому буддизму — хотелось узнать, что же это за загадочная такая религия. Я начиталась буддийской философии, а потом поехала в Индию изучать тибетский буддизм. И когда я летела из Лондона в Дели, самолет сделал остановку в Москве, и в салон вошла целая группа монахов, о которых я подумала, что это тибетцы. Но они заговорили по-русски. Я до этого слышала, что в России есть буддийские регионы — Калмыкия, Бурятия, Тува, — но я совершенно ничего про это не знала. Этим самолетом в Дармасалу летел Хамбо-лама. Я стала с ними разговаривать, потом я постоянно встречала бурят в Индии, и они убедили меня в том, что бурятский буддизм — это очень интересно. Я ездила повсюду с двумя ламами и наблюдала их реальную практику.

Самое интересное — это как высокая буддийская философия соединяется с практикой, как проявляется в жизни. Летом ламы занимались в основном совершением обрядов, которые тесно связаны с местным шаманизмом, — это подношения духам воды нагам, огненные подношения и другая ритуальная практика. Потому что власть ламы, который не может усмирить духов, будет нелегитимной.

Например, после неудачного ритуала вызова дождя ходили слухи, что дождь не пошел потому, что это делал тибетский лама, у которого нет связи с местными духами. И поэтому духи не приняли подношения. Это связано с формированием местной современной идентичности — там, с одной стороны, огромное уважение к тибетцам, а с другой — говорят, что нужно развивать свой национальный буддизм. Но популярен и буддийский модернизм — это то, что проповедует Далай-лама XIV, который дружит с наукой, выступает за реформы и собирается улучшать положение женщин. Он практикует буддизм как религию, а на Ззападе представляет его как философию или психологию — просто умеет менять культурные контексты, понимает разные культурные коды.

В буддизме тоже есть тема «высокой» и «низкой» культуры — интеллигентской и народной?

Да, народный буддизм связан с шаманизмом, добуддийскими верованиями. Подношения духам совершаются в виде капания, все постоянно капают молоком, водкой, чаем. Когда есть садишься, берешь из чашки и капаешь на стол.

А интеллигенция группируется вокруг тибетских лам и трансформирует религию, создает мирские сообщества. В центрах дхармы некоторые обряды проводят уже и без лам. Одна из популярных сейчас идей буддийского модернизма — что буддисты должны быть вегетарианцами. Появляется идея некоего «более правильного» буддизма, который якобы есть в Тибете: «там, наверное, вообще никто не ест мясо, а у нас тут в Бурятии все немного деградировало». Люди говорят, что ритуалы проваливаются, потому что духам подносят мясо и водку, а это неправильно — как говорил один лама: «Какой же вы эффект хотите, когда тут у вас все пьяные, даже духи?» На самом деле традиционно это было и в Тибете — гневным божествам всегда подносили мясо и алкоголь, но новый модернистский взгляд, скорее интеллигентский, говорит, что это неправильно.

А гендерные вопросы для буддизма тоже актуальны?

Конечно, я поняла это, как только оказалась в монастыре в Индии, где много бурят. Мужчины едут в монастырь, чтобы учиться, и даже те, которые недоучиваются, возвращаются и делают религиозную карьеру — это очень повышает их статус. Женщины же, которые приезжают в Индию, считаются неудачницами, которые не реализовались в семье либо развелись, и к ним полное презрение, особенно со стороны монахов. Женщины не могут найти себя в институтах буддизма, потому что в Бурятии женского монашества нет. Сейчас делаются какие-то попытки его создать, но пока это неуважаемая практика — побрить голову и не иметь детей считается очень неприличным. Немногие это делают — надо ехать в Индию, получать посвящение. При этом в Бурятии много очень образованных женщин — духовных искательниц, которые группируются вокруг тибетских лам, вокруг разных практик. Они не вписаны в структуру буддизма, это порождает недоброжелательство, критику. Их называют космонавтами, улетевшими.

Источник: Андрей Константинов, http://www.rusrep.ru/article/2015/04/16/globalizatsiya-veryi

Ленты новостей

© 2024 Мир Бога. При любом использовании материалов сайта ссылка на mirboga.ru обязательна.

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru