Пак Чон Гу. Солнце, поднимающееся в тени (4)
Хан на пороге смерти
Когда мы прибыли в школу, наша соседка поприветствовала нас у ворот, но ее лицо не было веселым. Меня посетило мрачное предчувствие.
«Должно быть, вам было непросто заботиться о нашем сыне, мадам?»
Женщина опустила голову и сказала: «Простите меня, мне стыдно поднять перед вами голову».
«Почему, что случилось?», — я посмотрел на нее с сильным беспокойством.
Тогда она сказала: «Хан очень болен».
Мы бросились в комнату. Он лежал тихо, невыносимо было смотреть на его маленькое тело. У меня не хватало смелости посмотреть на его лицо. Он казался ужасно истощенным. Моя жена начала рыдать, обнимая его. Когда мы отправлялись в Сеул, он был очень здоров и, хотя ему не было и года, он уже умел ходить. Но его теперешнее состояние было таким ужасным, что казалось, что он даже сидеть не может. Он состоял из костей, на которых оставалось совсем мало мяса. Его руки и ноги были скручены. В таком состоянии ему было тяжело даже плакать. Он лежал в кровати, наверное, уже долгое время, его волосы были сильно спутаны. Если бы не его дыхание, то можно было бы решить, что он мертв.
«Пока мамы не было, ты так и лежал да? Мой милый Хан!»
Моя жена рыдала, прислонившись своим лицом к его лицу. Его состояние было таким тяжелым, что я почувствовал, что нам еще повезло, что он жив. Соседка тоже плакала.
«Пожалуйста, успокойтесь мадам. Вы, наверное, и так сильно переволновались, пока заботились о нашем ребенке. Давайте постараемся достать хоть какое-то лекарство для него».
Г-н Юн и г-н Квон убежали на кухню и плакали там.
«Пожалуйста, не плачьте, от чего вы все плачете». Я прикрикнул на них и затем вышел, направляясь к горе Малли. Я всегда ходил туда молиться, когда ощущал внутреннее беспокойство. На этой горе стоял Буддийский дацан и, согласно традиционной вере, желания человека могут исполняться, если молиться на этой горе 100 дней.
Можно было слышать, как вдали звенят деревянные колокольчики. Кусты доходили мне до головы и корни деревьев хватали меня за ноги. Я бежал изо всех сил к вершине горы. На вершине я сложил руки и начал молиться: «Дорогой Бог, пожалуйста, направляй и защищай этого незначительного человека, который не обладает нужными способностями, но изо всех сил стремится осуществить свою миссию. Разве человек не появился благодаря Твоей Воле, по образу Твоему и подобию? Я, стоя на коленях на этой земле, твердо верю, что наилучший способ преодолеть смерть — это иметь веру в себя. Разве не говорил Иисус, что тот, кто имеет веру с горчичное зерно, тот сможет и горы переставлять? Я молюсь, чтобы Ты мог вести меня вперед, как Ты того желаешь, только протяни руку Свою и возложи на моего сына Хана. Пожалуйста, пролей Свою святую милость на него».
Я был так изможден, что веки сами собой закрылись. Я лежал на спине, положив руки под голову, и размышлял. Небо было мне крышей, а земля полом.
Между небом и землей живут люди, которые называют себя Хозяевами Вселенной. Хотя и я один из них, насколько я квалифицирован, чтобы быть таковым? Я лил слезы за своего собственного ребенка, но готов ли я плакать ради жизни маленького птенца, выпавшего из гнезда и сломавшего крыло?
Я такой глупый, я смеюсь над собой, я никогда в действительности не понимал ценности жизни.
Наконец я спустился с горы, набравшись решимости отдавать любовь и заботу любому, кто повстречается мне, а не только своему сыну.
На следующий день вместе с женой мы отнесли сына к восточному доктору, лечившему травами. Доктор обследовал Хана и пришел в ярость. Он закричал: «Это вы, отец ребенка?»
«Да»
«Я не буду его лечить. Забирайте его», — он был так возмущен, что даже не смотрел на меня.
«Вы имеете в виду, что оставите моего сына без лечения вообще».
«Я ничего не могу сделать в таком его состоянии».
«Вы что, подписываете ему смертный приговор?»
«Я не делаю это по отношению к самому ребенку, а по отношению к его родителям. Разве вы заслуживаете права быть его родителями, когда вы довели его до такого состояния? Я считаю, что вам следовало быть более человечными. Есть предел в том, насколько доктор может помочь своим пациентам. Хотя вы и родили этого ребенка, но если вы довели его до такого состояния, то должно быть вы хотели его убить. Ваши поступки в отношении этого ребенка — это поступки убийцы. Разве это не так?»
«Доктор! Простите нас, спасите жизнь этого маленького человека, хотя бы ради него самого, не ради нас!».
«Я не знаю, где вы работаете, но пока вы носите маску человека, ведите себя как человек. Вы ужасные люди! Мне надоела нынешняя молодежь, которая ценит жизнь человека меньше, чем жизнь мухи. Я не тот доктор, который может заботиться о потомстве таких как вы. Моя ответственность ухаживать за людьми, которые ценят человеческую жизнь, — за людьми не похожими на вас. И я делаю все, что возможно с помощью моего ограниченного умения».
Его лицо дрожало от гнева, старый доктор сполна наказал меня и в конце он встал и пошел в другую комнату. Я не мог ничего сказать ему. В этот момент моя жена схватила его за одежду и, пытаясь сдержать нахлынувшие слезы, стала умолять его. Он посмотрел на нее скептически.
Моя жена говорила: «Мы не такие люди, как вы думаете. Это может звучать как оправдание, но я бы хотела объяснить вам, почему такое произошло с нашим сыном».
Спасая жизнь нашего сына, моя жена рассказала ему цель нашей поездки в Сеул. Выслушав ее, старый доктор тепло улыбнулся нам, как будто позабыв, что только что сильно сердился на нас. Он был глубоко тронут. Он сказал: «Спасибо, что сказали мне это! За всю свою жизнь я не слышал такого. Я не возьму с вас денег за свои старания».
С этими словами он еще раз проверил пульс Хана своими чувствительными руками. Потом он взял набор коротких игл, и аккуратно вставил их в его тело. Сначала Хан лежал как мертвый, потом он начал плакать, как будто бы ему было ужасно больно. Сделав иглоукалывание, доктор старательно сделал какое-то лекарство, и дал его нам. Он сказал: «Я старался изо всех сил, чтобы сделать это лекарство. Надеюсь, ваш ребенок вылечится. Теперь идите».
Мы спросили его о том, что мы ему должны за его старания и лекарство, но он сказал, что он был бы совсем не человек, если бы еще забрал у нас деньги, которые мы с таким трудом заработали. В конце концов, мы ушли от него, выразив свою благодарность.
Возможно, потому что наши искренние усилия затронули Небеса, возможно, потому что лекарство было очень хорошим, а возможно и по обеим причинам, но Хан выздоровел как только мы закончили принимать лекарство. Это было просто чудо. Позднее мы узнали, что в лекарстве была медвежья желчь, которая считается панацеей на Востоке. Хан стал снова активным и здоровым. Когда я видел, как весело он играет, я не мог забыть сердце того пожилого доктора.
Школа нищих
100 000 вон! Состоятельный человек может потратить такую сумму на напитки в баре, но для нас эта сумма была просто огромной. В действительности, эти 100 000 вон были для нас ценнее, чем миллионы вон для богачей. Нам было необходимо построить большую классную комнату на эти деньги. Мы прошли через многие трудности, и эти деньги были деньгами горя и боли.
Чтобы расширить классную комнату, нам пришлось переехать в другое место, так как та территория, которая была в нашем распоряжении, была слишком мала. Мы начали поиски, и нашли подходящее место в Кёхёндон, и вскоре заключили контракт, по которому нам доставался 1 пён земли за 300 вон. Мы купили достаточно большой участок земли, чтобы поместить на нем 3 классных комнаты. Мы заплатили 60 000 вон за землю и отложили 10 000 вон на еду, в итоге на само строительство у нас осталось 30 000 вон. И хотя это казалось почти невозможным построить школу на такую сумму, мы бросили себе вызов, чтобы сделать это в любом случае. Мы начали свой проект, хотя и знали, что возможно придется остановиться на середине.
1 октября мы начали изготавливать кирпичи. Мы поменяли нашу систему дневных и вечерних уроков, оставив только дневные уроки. Уроки проходили по 4 часа с утра и по 4 после обеда. Как только 8 часов занятий заканчивались, мы без всякого отдыха приступали к изготовлению кирпичей. По нашим расчетам, для строительства школы нам могло потребоваться 10 000 кирпичей, и они необходимы нам были к середине октября. Это означало, что наша ежедневная цель составляла 1000 кирпичей. Однако наша работа была не слишком эффективной, так как мы работали по ночам после 8 часов преподавания уроков.
Обычно нам приходилось начинать лепить кирпичи сразу после уроков, и делали мы это иногда даже по 16 часов, до 3-4 утра. Так как мы были живые люди, а не роботы из стали, то это было страшной пыткой. Несмотря на это мы упорно работали, и количество кирпичей росло, ночь от ночи. Наши соседи, должно быть, думали, что мы духи, копающие свои могилы. Они нас так и называли духи-учителя. Это было понятно в каком-то смысле, нас было не видно до вечера, а потом мы до утра лепили кирпичи.
Однажды у г-на Квон оторвался ноготь, а г-н Юн упал в обморок от перенапряжения. Это случилось 10 октября. Видя их перенапряжение, я сказал наконец: «Цель нашей работы — хорошо жить. Давайте несколько дней отдохнем, а потом продолжим, нам не стоит так перенапрягаться».
Г-н Юн возразил: «Г-н директор, даже и не думайте об этом! Перестанет ли земля вращаться, если мы попросим ее об этом? Даже в данный момент время летит и его не вернуть. Нам нельзя тратить время впустую. Наш успех или неудача зависят от того, насколько мы эффективно используем свое время. Мы работаем с удовольствием и по своей собственной воле. Поэтому не беспокойтесь о нас».
«Однако даже если машину слишком перегрузить, то она ломается. Так же и у нас, если мы так работаем, могут быть проблемы».
«Г-н директор, вы когда-нибудь видели, чтобы львица давала рождение дворняжке? То, чему мы научились у вас, так это выносливости. Мы будем продолжать вплоть до смерти».
«Спасибо вам, я искренне вам благодарен».
Итак, наша работа продолжалась, однако спустя несколько дней г-н Юн опять упал, когда нес кирпичи. Пена пошла у него изо рта и тело стало холодным. Я бегом помчался в больницу, неся его на своей спине. Люди всегда живут под угрозой смерти. Некоторые умирают легко и безболезненно, некоторые с большими трудностями. Жизнь г-на Юн оказалась под угрозой. Ему сделали инъекцию в его холодное тело, и он открыл глаза, как будто бы пробудился ото сна.
Подобные события происходили каждые несколько дней, но мы продолжали усердно работать. Вскоре мы успешно заложили фундамент для школы и начали делать кирпичи для строительства стен. Однако появилась новая проблема, у нас недоставало денег на покупку материалов: шифера, камня и других. Наша работа неизбежно останавливалась. Мы пытались занять деньги везде, где только можно, но у нас ничего не получалось. Также у нас закончились продукты. Но, несмотря на все это я хранил решимость.
В таких обстоятельствах 18 учеников сдавали экзамены по гражданскому обслуживанию для поступления в среднюю школу 12 декабря. Трое сдали все экзамены, а 15 остальных — более 5 предметов. Мы все были воодушевлены. Было воистину замечательно, что те, кто только что закончил начальную школу, смогли сдать соответствующие экзамены для учебы в старшей средней школе. Ведь они готовились в нашей школе к этому всего 8 месяцев. Мы были так воодушевлены, что решили учить наших учеников с еще большим усердием.
Приближались зимние каникулы, а я все никак не мог заработать денег, необходимых для продолжения строительства. Я становился все более беспокойным, каждый день проходил в борьбе. Наконец я пришел к выводу, что единственное, что я мог сделать, это либо украсть эти деньги, либо идти и попрошайничать. Это казалось глупой идеей, но ничего другого просто не приходило ко мне в голову.
Я представил, как буду выглядеть в качестве нищего, у которого за плечами мешок с рисом. Я буду обращаться к людям и просить их быть достаточно милосердными, чтобы они пожертвовали горсть риса. Я буду ходить от двери к двери в провинции Чала, знаменитой своими богатыми урожаями. Кто-то милостиво даст мне горсть риса, а кто-то захлопнет перед моим носом дверь, даже не поговорив со мной. И я с сожалением развернусь и пойду к следующему дому. Куда мне еще идти? Мне больше некуда идти, поэтому я сяду в жгучий мороз под стеной чьего-то дома и буду сидеть голодный и уставший со своим мешком для риса за плечами.
Я открыл глаза, но еще долго не мог сфокусироваться ни на чем, все прокручивал в голове этот сценарий.
Есть такая поговорка о том, что каждый думает только в рамках своих собственных ограничений. Если это так, то я должно быть обычный парень, думающий вполне заурядно. Я ненавидел себя и ругал, но не мог прекратить думать об этом. Нам необходимо было закончить строительство школы во что бы то ни стало. Наконец я решился начать осуществлять свою идею на практике.
«Да, я стану нищим, для того чтобы достойно ответить на любое обвинение в лицемерии или лени в мой адрес. Я стану добросовестным нищим, добровольно переносящим бедность боль и горечь! И я стану сильнее и выносливее. Во мне загорится огонь, и он будет гореть вечно».
28 декабря в 11 часов утра я вместе с 16-ю детьми сидел в поезде, и мы ехали в Чун Сан. Я чувствовал себя как похититель детей.
Снег безжалостно задувал в мое разбитое окно. Погода сильно беспокоила меня. Я хотел бы, чтобы было не так холодно, так как у нас неизбежно будет много проблем из-за холода. Последнее время я ел только по одной миске рисового супа в день, и мой желудок нещадно урчал от голода. И все же дети были веселы, и это успокаивало меня. Мы прибыли в 9-00 вечера. Мы пошли по направлению к дому моей матери, это единственное место, где нас могли принять. До этого я думал, что больше никогда не смогу придти домой, так как я украл деньги, но вот я снова здесь. Мы приближались к бедной хижине, мои мысли спутались, а шаги стали неуверенными. Я пытался высоко держать голову и идти уверенно, но чувствовал себя неловко.
Мы прибыли в дом матери к 11 вечера. У меня не хватило смелости позвать маму по имени. Как я мог вообще предстать перед матерью? Однако в этот момент я уже больше не мог думать о том, чтобы спасти свое лицо.
Я вошел в передний двор и тихо позвал маму, стоя перед дверью в ее комнату. Ответа не было, тогда я позвал сильнее, и почти тут же дверь открылась.
«Боже мой, Чон Гу пришел! Что с тобой? Входи быстрее!»
Мама подбежала ко мне и крепко меня обняла, она была боса. Затем она начала плакать и говорила, задыхаясь от слез: «Сколько же трудностей выпало тебе? На улице холодно, пойдем в дом. Ты выглядишь жалко. Как твоя жена? Как твой сын?»
«У нас все хорошо, а как ты? Непросто тебе да? Как мой старший брат? Должно быть он на работе?»
«Конечно, разве он когда-либо будет спать спокойно ночью? На улице холодно, скорее проходи в дом».
«Да, но только на этот раз я пришел не один, а со своими учениками».
«Тогда пускай они тоже заходят. Должно быть, они уже совсем промерзли там в такую погоду».
Я позвал всех детей в комнату. Когда наши замерзшие тела отогрелись, мы все почувствовали облегчение. Накормив детей едой, которую приготовила для нас мама, я разрешил им лечь спать. После этого мы с г-ном Юн и г-ном Квон обсудили вопрос о попрошайничестве, которое запланировали уже на завтра.
«Г-н Квон, как вы себя чувствуете? Вы чувствуете уверенность?»
«Есть ли что-то невозможное, если стараться изо всех сил? Я постараюсь изо всех сил».
«А вы, г-н Юн?»
«Я то уверен, но главный вопрос в том, дадут ли люди нам рис или нет».
«Да, это вопрос… Однако единственный способ проверить — это посетить как можно больше домов», — сказал г-н Квон.
«Другой секрет — не позволять себя отвергать слишком легко, а постараться уговорить людей любым способом», — добавил г-н Юн.
«То, о чем я беспокоюсь, так это о детях. Должны ли они выполнять такую тяжелую работу?»
«Дети могут все сделать даже лучше нас».
«Вы так думаете? В любом случае нам остается только бросить себе и им вызов, и идти вперед с верой и убежденностью».
Мы пошли спать и немедленно заснули. Когда проснулись, солнце уже поднялось высоко в небо, а на улице намело много снега. Пока мы спали, вернулся мой старший брат.
«Брат! Как твои дела?», — неуклюже поприветствовал я его. Он ответил сердито: «Садись. Ты верно много страдал. Я пытался помочь тебе как мог».
Он держал окурок сигареты во рту и потянулся за другой сигаретой. Я не мог поверить в то, что слышу, и посмотрел в его лицо.
Он продолжил: «Я раньше не понимал тебя, потому что всегда заботился о тебе как о младшем брате. Но если у человека сильная воля, то он достигнет цели, даже если придется рисковать жизнью. Будь смелым и продолжай прикладывать все свои усилия, несмотря ни на что». Он говорил тихо, но очень ясно.
«Брат, спасибо тебе, я искренне благодарен тебе за эти слова».
Я был так доволен, как генерал, который только что получил под свое командование миллион солдат.
После завтрака я созвал всех детей и дал им наставления: «Отныне мы идем просить рис. Мы теперь как нищие. Нищие слабы, поэтому, где бы вы ни были, будьте смиренными и вежливо приветствуйте людей. Но, поскольку мы сами добровольно взялись за эту работу, то давайте стараться изо всех, чтобы не разочароваться в конце. Хоть мы и становимся нищими, но мы не трусы. Мы должны гордиться тем, что делаем. Вы понимаете?»
«Да».
Когда я закончил, г-н Юн сказал: «Г-н директор! Пожалуйста не беспокойтесь, и позвольте нам быстро выйти на улицу».
Кан Сук сказал: «Почему вы повторяете, что мы нищие? Что в этом не так, даже если мы таковыми являемся? Не беспокойтесь пожалуйста, мы решительно настроены и готовы к любой трудности».
«Да, я понимаю. Но реальность…»
Есть ли такой учитель, который просил бы своих учеников идти попрошайничать? Какие прокаженные родители захотят, чтобы и их дети были прокаженными? Хотя я и чувствовал печаль в сердце, я вдохновлял себя: «Это мне надо быть более смелым, а не моим ученикам».
«Ну, хорошо, давайте составим пары и пойдем в Чун Сан Сити и в пригороды, и посмотрим, как у нас пойдут дела».
«Да, давайте пойдем».
Когда мы собрались уходить, г-н Юн остановил меня и, держа за руку сказал: «Г-н директор, у меня к вам просьба».
«В чем дело?»
«Пожалуйста, не ходите с нами, это же ваш родной город. Пожалуйста, не ходите на улицы сами. Это наша искренняя просьба вам».
« Даже не говорите мне об этом. Что из того, что это мой родной город?»
«Я буду работать усерднее в два раза, еще и за вас. Пожалуйста, послушайте меня. Если вы не примете наше предложение, то очень расстроите нас».
Я не мог больше упорствовать
« Я понимаю вас и сделаю так, как вы хотите».
Я решил остаться дома на один день и тайком выйти на следующий день, не ставя их в известность.
Зимние дни считаются короткими, но для меня этот день был длинным и скучным, пока я ждал учеников и учителей дома. Когда начала сгущаться темнота над горой Вонмён, дети стали возвращаться домой.
«Наверное, был трудный день?»
«Было холодно, но все не так плохо. Я только хотел бы, чтобы люди были более великодушными, когда давали нам рис и не жадничали», — так ответил г-н Юн.
Количество риса, собранное нами за день, можно было продать за 360 вон. Все дети, казалось, были разочарованы бессердечными ответами в этом холодном портовом городе.
«Не падайте духом. Сегодняшняя неудача не означает, что неудача будет и завтра».
Встреча с полицией
На второй день я отправил всех в Оккугун и сам поехал в Мимён, около аэропорта Чун Сан. Аэропорт находился рядом с автовокзалом. Я вышел из автобуса и спросил себя, куда мне следует идти. После некоторых раздумий я решил посетить любой дом, который попадется мне на пути.
Первый дом, который я посетил, был построен в виде цифры 7, с тремя комнатами и кухней. Казалось, это была вполне состоятельная резиденция. Стены были построены из глиняных кирпичей, что типично для корейской сельской местности. Огромная гора рисовой соломы находилась в углу чисто подметенного двора. Я позвал хозяина дома, пытаясь успокоить свое прыгающее сердце.
«Есть кто-нибудь дома?»
Ответа не было.
«Хозяин дома?», — крикнул я громче.
«Кто там?». Дверь открылась, и появилась женская голова.
«Извините, но я пришел просить».
«Вы пришли просить? И что вы просите?»
«Я бы хотел получить немного риса».
«У нас нет совсем», — она закрыла дверь и хлопнула так сильно, как будто бы увидела нечто отвратительное.
«Что случилось?», — изнутри послышался низкий мужской голос.
«Мужчина, на вид здоровый, с двумя руками и ногами, просит риса».
«Это правда?»
«Я думаю, нам надо запереть ворота. А то украдет еще наш рис ночью».
Казалось, что они решили, что я обычный вор.
«Должно быть, настали последние дни. Молодые люди попрошайничают, вместо того чтобы работать».
Потом мужчина открыл дверь и начал ругать меня: «Вы — не калека и не старый, почему вы попрошайничаете? Уходите отсюда, а не то пожалеете, что пришли. Лучше для вас будет выполнять какую-нибудь работу, даже если вы будете просто грузчиком».
Когда я уходил, то слышал, как они разговаривали у ворот.
«Неприятно видеть такого здорового парня в роли попрошайки».
Женщина передразнивала меня, смеясь за моей спиной. Я был так унижен насмешками во время этого визита, что был не в состоянии посещать другие дома. Я потерял свое мужество.
Я говорил сам с собой: «Она сказала, что неприятно видеть здорового мужчину, занимающегося попрошайничеством. Это правда, конечно». Я горько усмехнулся, не лучше ли забыть о моих мечтах, так как, сколько я ни стараюсь, у меня все равно ничего не получается.
Ветер был жестким и холодным. Спотыкаясь от сурового ветра, который, казалось, резал мое тело, я пошел в другой дом.
«Кто-нибудь есть дома?»
«Кто там?», — спросил добрый голос. От теплоты этого голоса мое сердце почувствовало облегчение. Я почувствовал, что по крайней мере меня не обсмеют и не обругают, и даже не важно, получу ли я при этом немного риса или нет.
«Я пришел просить вас о рисе», — но не успел я даже договорить, как женщина лет 50 вышла с миской риса. Я был ошеломлен ее щедростью, когда она отдала мне рис с такой легкостью и, хотя его было немного, это сделало меня счастливее, чем если бы мне вручили целый мешок. Мои шаги стали намного увереннее. Я продолжал идти от дома к дому, выслушивая всевозможные комментарии от жильцов. Тяжесть насмешек и ругательств казалась мне тяжелее того риса, который мне удалось собрать.
По мере продвижения вперед меня охватило чувство пустоты. Я очень старался преодолеть его и вдохновить себя, но все казалось бессмысленным. Временами ко мне приходила энергия, и я старался тогда смеяться над всем происходящим: «Такова жизнь». Однако это была только временная передышка, и вскоре чувство пустоты возвращалось вновь.
Я думал, если буду слишком сильно упрашивать людей за миску риса, то буду выглядеть жалко и раболепно. Если буду рассказывать им всю историю, почему я попрошайничаю, то они скорее всего не поймут меня. Пока я думал таким образом, я не останавливался у ворот домов. Я чувствовал себя так, как если бы меня схватили за шею и обругали, как только я остановлюсь. Пускай обругают или проклянут меня, лишь бы они были достаточно щедрыми, для того чтобы пожертвовать немного риса, и я был бы глубоко благодарен им за их милосердие. Но ко мне ужасно относились, и это было проблемой для меня.
«Почему я такой нежный и хрупкий?», — спрашивал я себя: «Неужели я потерплю неудачу из-за собственной слабости? Если я упаду, что произойдет? Что оставлю я позади? Нет, этого просто не может произойти. Даже страшно подумать об этом. Я должен продолжать, я должен быть сильным. Я должен открыть внутри себя потенциал. Истинный стандарт моей человеческой ценности находится внутри меня самого».
Я часто думал, что стать нищим — это самое простое, что можно сделать, что можно жить такой жизнью и ни о чем не беспокоиться. Это оказалось неправдой. Чтобы стать нищим, необходима смелость. Я спрашивал себя, имею ли я право попрошайничать.
Так как у меня не было денег на проезд, то я пошел домой пешком. Когда мама увидела меня в таком жалком состоянии, она чуть не разрыдалась: «Сын мой, зачем же ты так! Ведь это так трудно. Почему…?», — она оборвала себя: «Так, быстро пойдем».
Она втолкнула меня в комнату. Она курила молча, как будто бы ей было сложно даже смотреть на меня. И хотя она не говорила ни слова, я знал, что она очень многое хотела сказать своему сыну.
Однако, я не долго обращал внимание на мать, я старался позаботиться о детях. Если попрошайничество было таким трудным для меня, то каково должно было быть им. Когда я думал о них, мое сердце переполнялось болью.
Спустя некоторое время я попытался утешить свою мать.
«Мама, не волнуйся обо мне. Мне совсем не трудно. А даже если и трудно, то говорят же, что трудности, испытанные в молодости, дороже золота. То, что я делаю, просто немного болезненно. Но я делаю это по своей воле, зная, что это ради великого дела».
Моя мама ответила так, как должна была ответить любая мать: «Я ничего не хочу слышать об этом. Я просто надеюсь, что ты будешь в состоянии позаботиться о себе».
«Мама, дети уже вернулись?»
«Кто-то из них да, но они сидят тихо, возможно они спят».
Когда я открыл дверь, то увидел Кил Джа и Чун Сук, сидящих с низко опущенными головами.
«Вы вернулись так рано, что-то случилось? Почему вы так подавлены? Что-то случилось?»
Подозревая что-то, я подталкивал их к ответу.
«Г-н директор, сегодня здесь был следователь полиции».
«Следователь полиции? Вы что-то натворили?»
«Совсем нет».
«Зачем же он сюда приходил?»
«Мы оба ходили сегодня в Кеянмён. Когда мы вышли из автобуса, мы посетили несколько домов и собрали немного риса. Потом один мужчина окликнул меня. Он попросил меня подойти к нему. Потом он подробно расспросил меня, откуда я, кто просил меня попрошайничать, и многое такое. Потом он просил показать ему мою ученическую карточку. Так я и сделал. А в конце он сказал, что я подозрительный и мне придется пройти с ним в полицейский участок».
«Он попросил пройти тебя в участок, хотя ты ничего не сделал?», — спросил я скептически.
«Да, г-н директор, мы не сделали ничего плохого».
«Итак, что случилось потом?»
«Мы пошли за ним в участок, он повел нас в отдел расследования и осмотрел нас. Он забрал наши ученические карточки и журнал с вырезками о школе, и заставлял нас сказать правду».
«Какие вопросы он задавал вам?»
«Кто просил нас заниматься этим? Почему мы прикидываемся учениками? И так далее. Он говорил много глупостей».
«А что вы отвечали?»
«Мы были слишком расстроены и, поэтому только плакали».
«Вы плакали?»
«Мы находились там более 3 часов и плакали. Потом другой полицейский попросил нас уйти. А когда мы стали уходить, первый схватил нас за шею и обвинил в попытке к бегству».
Они снова заплакали, вспоминая произошедшее.
«Мы были слишком напуганы и просто плакали и плакали. Он заставил нас отвести его сюда, чтобы встретиться с вами, и мы вместе пришли сюда. Но так как вас не было, то он оставил записку вам, чтобы вы явились в полицейский участок завтра к 10 утра».
«Это все, что произошло?»
«Г-н директор, если бы мы совершили какое-то преступление, вы думаете, мы бы сидели тут? Мы были бы уже по дороге в Чунджу».
«Хорошо, я понимаю. Если вы не виновны, то ни о чем не переживайте и не беспокойтесь».
Я не боялся ни бедности, ни оскорблений. Я чувствовал себя сильным и уверенным во времена преследований. Но какая-то сила тянула меня в долину гнева. Моя мечта сделать все, что только можно ради будущих поколений, могла рассеяться как дым. Я опустился на колени и закрыл глаза.
«О Боже, Ты — источник и цель нашей жизни! Сейчас я чувствую, что отдаляюсь от тебя, от центра любви. Милостивый Бог, пожалуйста, не дай мне удалиться от тебя и покинуть твою любовь. Позволь мне остаться с Тобой, независимо от того, буду я жив или мертв. Убери темноту из моего сердца».
Я отчаянно боролся, чтобы поддержать себя, чувствуя, что просто раздавлен изнутри. Когда я видел невинные детские спящие лица, мне хотелось просто кричать от тоски и боли. Я чувствовал, что я смогу выплакать свой гнев и освободиться.
Это естественно, встречаться с разными трудностями, когда мы пытаемся сделать нечто значительное. Зато потом у нас будет что рассказать, после того как мы достигнем своих целей. Но, до тех пор мне следовало смело проходить через все испытания и выдержать все до конца.
На следующий день я отправил всех на новые территории, а сам пошел к 10 утра в полицейский участок. Меня попросили пройти в комнату допроса. Я чувствовал себя подавленным, комната в подвале, куда меня привели, была очень темной. И хотя я знал, что мы ни в чем не виноваты, факт пребывания в этой темной комнате сам по себе был неприятен. Любой, кто окажется в таком месте, почувствует себя так же.
«Здесь есть следователь?», — спросил я человека, который выглядел так, как будто он все знает. Он ответил мне, глядя прямо в глаза: «Это я».
«Что вы хотите от меня? Я здесь, потому что вы меня вызвали».
«Насчет чего?»
«Вчера два моих ученика были приведены сюда, я тот, кто несет ответственность за них».
«Тогда вы и есть Пак Чон Гу?»
«Да».
«Позвольте мне посмотреть на ваше удостоверение личности».
Я показал ему.
«Вы родом из Чунсан?»
«Да, все правильно».
«Почему вы нарушаете закон?»
«Что вы имеет в виду?»
«Как? Вы еще меня спрашиваете?»
«Да, я просто не могу понять, о чем вы?»
«Вы знаете закон или нет?»
«Я не знаю его слишком хорошо, но…»
«Кто дал вам право собирать дань с людей? У вас есть на это разрешение?»
«Нет, у меня его нет».
«Тогда почему вы заставляете людей отдавать вам пожертвования?»
«Я не заставляю никого».
«Тогда что вы делаете? Вы что, ищете проблем?»
«Я просто прошу немного риса. Если люди хотят дать, они дают, и делают это добровольно. Я — нищий».
«Вам бы лучше помолчать. По закону тот, кто заставляет других собирать дань для него, получит суровое наказание».
« Я понимаю, о чем вы говорите, но я уже сказал, что никогда не требовал ни от кого платить мне дань».
«Что? Вы говорите, что не собираете дань с людей? Вы за кого меня принимаете?»
«Мы просто просим и, если люди достаточно милосердны, то они дают нам рис. Если люди не хотят, то мы ничего не берем у них. Разве это преступление, чего вы взъелись на нас?»
«Да вы сын проститутки! Вы просто эксплуатируете детей и наживаетесь на этом. Вы меня не сможете обмануть. А если вы будете настаивать на своей версии событий, то вам будет еще хуже».
«Послушайте, проявите хоть каплю уважения. Даже если бы я и был преступником, у меня все равно есть какие-то человеческие права, как и у вас. Ведите себя прилично».
Я резко выразил чувство своего негодования по отношению к нему.
«Посмотрите на него. Да кто ты вообще такой, чтобы говорить мне о человеческих правах. Прежде чем я тебя отправлю в Чунджу, откуда ты приехал, тебе следовало бы ответить на все мои вопросы».
Он говорил со мной грубо, надсмехаясь надо мной и выражая мне свое презрение. Я был шокирован его отношением и тем, как складывались дела. Затем он начал меня допрашивать.
«Согласитесь с тем, что вы используете этих детей ради собственной наживы?»
«Нет, это неправда!»
«Нет? Ну хорошо, если бы вы сознались в своем преступлении, я бы рассмотрел вашу ситуацию и как-то посодействовал вам. Но так как вы настаиваете на своей невиновности…»
«Проверьте информацию в Чунджу. Разберитесь, узнайте, для себя я это делаю или нет».
Я бросил эти слова ему, буквально выплевывая их: «Это что, преступление, что я пожертвовал своей молодостью ради детей, которые не могут учиться из-за своей бедности? Это единственное преступление, которое я совершил. Если хотите, называйте мои дела так».
Я сделал паузу и попытался успокоиться, но что-то внутри меня отказывалось больше терпеть этого человека и я был готов взорваться. Я продолжил: «Это что, преступление просить рис, чтобы помочь людям освободиться из оков невежества? Разве преступление хотеть накормить, одеть и предоставить нашим детям достойную жизнь? Вы должны вдохновлять и поддерживать нас. А вы, вместо этого, относитесь к нам как к преступникам, утверждая, что мы нарушаем закон. Что это за преступление, которое мы совершаем?»
Я чуть не заплакал, когда увидел его холодный и подозрительный взгляд. Наступило томительное молчание. Было уже обеденное время и я переживал, как дела у детей.
Я становился все более нетерпеливым, так как находился в участке уже несколько часов.
Мне не хотелось оставаться в таком враждебном месте даже и нескольких минут. Время шло, и я чувствовал себя так, как будто бы умолял этого полицейского простить меня и мое поведение, в независимости от того, прав я был или виноват. Мне просто хотелось выбраться отсюда как можно скорее.
Я обратил внимание на одного молодого человека, которого опрашивали рядом со мной. Кажется, дело было о краже часов. Его допрашивали более серьезно и интенсивно, чем меня, однако он сохранял спокойное отношение. Если он был так спокоен, то почему же я так нетерпелив и озабочен? Я пытался восстановить мир внутри себя, но без особого успеха.
Следователь проверил меня в Чунджу, а также тщательно изучил мое дело.
Потом он спросил: «Сколько пожертвований вы собрали?»
«Мы не собирали деньги. Мы просили рис».
«Сколько собрано риса?»
«3, 4 мешка».
«Это правда, что вы не собирали его для личных целей?»
Я молчал, он бросил мне через стол полицейскую книгу.
«Посмотрите сюда, здесь правила, по которым мы наказываем фальшивых нищих, таких как вы. Говорите правду!»
С этими словами он закрыл книгу. Было уже 5 часов вечера, солнце уже начало заходить. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь маленькое окошко, был уже совсем тусклым.
Следователь спросил своего начальника, как быть в моем случае.
«Пусть идет, это не тот человек, который будет делать что-то плохое».
Услышав это, следователь снова подошел ко мне и сказал: «Мы вас отпускаем на этот раз. Идите куда-нибудь в другое место и больше не попрошайничайте в этом районе».
Я был просто ошарашен. Если то, что мы делаем незаконно здесь, то, наверное, оно также незаконно и в других районах. Я думал об этом и поэтому не сказал того, что у меня на уме на самом деле.
«Мой руководитель великодушен к вам, поэтому быстро убирайтесь отсюда, пока мы не передумали».
«…Хорошо, я ухожу».
Итак, меня наконец-то выпустили. Когда я вышел на свежий воздух из этого помещения с сухим и затхлым воздухом, я почувствовал, что моя душа сильно смущена.
Конечно, я родился в этой стране — Корее. Корея — царица страданий и героиня трагедий! Я почувствовал глубокое сострадание ко всем своим соотечественникам. Я опять принял твердое решение посвятить себя своей стране и своему народу. Жить ради них — это мое драгоценное право и обязанность, это моя Божественная территория, которую никто не в праве у меня забрать. Я готов столкнуться с любыми трудностями и рисками, чтобы защитить ее. Несмотря на это, я почему-то только завоевывал недоверие все большего и большего числа людей. И это недоверие воистину просто невыносимо для меня. Я должен работать усерднее, чтобы построить мир без недоверия. Я стремился к такому миру.
Когда я вернулся домой, все дети вышли на улицу и окружили меня. Они думали, что я в беде, так как провел в полицейском участке весь день. Я развеял все их страхи и вошел в дом.
В этот день у нас снова получилось 2 или 3 мешка риса. Было настолько темно на улице, что было совершенно ничего не видно. Не вернулись Кум Е и Ян Хи, которые ушли в Сочан через реку. Меня посетило плохое предчувствие, мне начало казаться, что они угодили в беду. Я не мог просто терпеливо ждать их возвращения, поэтому мы отправились вместе с г-ном Юном и г-ном Квоном к парому. Хотя паром пересек реку уже несколько раз, они так и не появились. Было уже 10 часов вечера. «Что могло с ними случиться?», — спрашивал я себя: «Что заставило их так припоздниться?» Я просто не знал, что делать и волновался все больше и больше.
«Как могут они заставлять нас ждать так долго? Даже если им не дали риса, то им все равно следовало уже вернуться». Г-н Квон ворчал, что устал ждать.
«Г-н директор, давайте пойдем домой, наверняка они просто спят где-то в другом месте сегодня».
«Где они могут спать? Давайте подождем еще. Есть еще паром, который должен вскоре прийти».
Резкий холодный ветер пронизывал меня до костей, все мое тело дрожало. Так как мы ждали их уже более трех часов, мои ноги очень замерзли и ничего не чувствовали. Я едва видел огни на том берегу реки. Издалека виден был маяк, который мигал так, будто бы дремал. Мое сердце в ожидании детей было безутешно. Вдруг я вспомнил песню, которую часто пел с мамой давным-давно:
«Ласточки строят свои гнезда на маяке,
И весело вместе живут там.
А одинокая чайка сегодня одна,
Проливая слезы печали, летает над волнами».
Продолжение следует...
