Размышления о призраке теократии

Заметки по поводу статьи Д.В.Форого "Влияние теократических тенденций на внутриполитический процесс и международное сотрудничество России".

В статье содержится много суждений, оценок и выводов, которые у меня совершенно не вызывают какого-то принципиального несогласия. Более того, я по-своему разделяю такие, например, разноплановые утверждения автора, как:

- «для многих людей религия вновь становится источником жизненных ориентиров»;

- «религию сегодня воспринимают скорее как средство приобретения политических дивидендов, а не как фундаментальную область общественной жизни»;

- «сегодня необходима продуманная государственная вероисповедная политика, так как ни один общественный институт не обладает такими исключительными возможностями, какими обладает государство»;

- «потенциал “мировоззренческих ценностей” православия государство стремится использовать для разрешения своих собственных проблем, главная из которых — создание конструктивной идеологии».

Очевидно, справедлива констатация автором того, что «в Европе мало кто знает о том, что происходит в умах и сердцах молодых турок, марокканцев, алжирцев». Думаю, что прав автор, говоря: «Боязнь повторения “чеченского” сценария заставила федеральный центр создать режим наибольшего благоприятствования “мусульманским” регионам, лидеры которых в обмен на лояльность получили возможность вести максимально независимую внешнюю политику и получать огромные дотации». В определённой мере я также согласен, что «слабо слышны голоса тех немусульман, кто симпатизирует исламу, слабо слышны и голоса исламского большинства, вполне адекватного и патриотично настроенного к России. Громче всех выступают с одной стороны исламофобы, а с другой стороны исламские радикалы...». Добавлю, что я полностью поддерживаю и один из промежуточных выводов автора, а именно, что «жизнь и политика строятся и развиваются независимо от наших концепций».

Но вот последнее и побуждает критически отнестись к тексту, который предложил Д. В. Форый, поскольку этот текст концептуален и, в то же время, не во всём стыкуется с «реалиями» жизни и политики.

Начну с преподавательской придирки по поводу неоднократно встретившегося словосочетания «религиозная конфессия». Возможно мне не хватает эрудиции, но я не знаю каких-то нерелигиозных конфессий (если только не использовать слова в переносном смысле). Всегда считал и продолжаю полагать, что понятие «конфессия» (от лат. confessio — признание, исповедание) традиционно употребляется именно по отношению к религиозной сфере, поэтому словосочетание «религиозная конфессия» не является уточняющим смысл этого понятия и может считаться избыточным (подобно «смертельному убийству»). Известно, что и в лексике клириков это сочетание иногда встречается, — ну, значит, так учились (у кого-то бывает и «круче», когда периодически узнаёшь про существование икон Владимирской Богоматери, Казанской Богоматери, Тихвинской Богоматери и каких-то ещё Божьих Матерей; видать, много их было у Господа нашего Иисуса Христа). Прошу коллегу не обижаться на это ворчание, просто терминологическая нелепица уже «достала».

Но у автора «Влияния теократических тенденций...» конфессией именуется Русская православная церковь, что уже ― не терминологическая небрежность, а нечто существенное. Если действительно считать конкретную религиозную организацию «исповеданием веры» (т. е. конфессией), то исповедуется, значит, не христианство, а «русско-православно-церковность», — такая, выходит, «религия». В тезисе автора: «Широкое участие РПЦ и других конфессий в политической жизни современной России показывает, что религия продолжает усиливать свое влияние на власть и общество», — две несуразности. Во-первых, отождествление РПЦ (надо думать, РПЦ-МП) с конфессией; во-вторых, отождествление влияния религиозных организаций на власть и общество с влиянием религии. Ну, тогда понятно концептуальное предложение автора по государственной поддержке («протекционистской вероисповедной политике») так называемых традиционных конфессий — предоставлении им особого статуса на федеральном или региональном уровнях.

В подтексте этого предложения — ревизия известных норм статьи 14 Конституции Российской Федерации. А поскольку напрямую претензии к статье Конституции выглядят неловко, то её критикуемым «функциональным эквивалентом» выступает идеология свободы совести, провозглашающая равенство всех религиозных организаций. Назвав эту идеологию «американским вариантом», автор горестно замечает: «уравнение в правах и возможностях традиционных российских религий (прежде всего Православия) и деструктивных тоталитарных сект привело к самой настоящей псевдорелигиозной экспансии в России, беспрецедентной за всю ее историю». Здесь бы надо автору заглянуть в Конституцию и увидеть, что там речь идёт о равенстве религиозных объединений не между собой (типичный студенческий «ляп» на экзамене), а перед законом, что есть большая разница.

Попутно автор раскрывает коварный замысел супостатов («истинные цели деятельности сектантских объединений в России, направляемой государственными органами США»): «Это ― социальная дестабилизация российского общества, оттеснение с духовного поля России традиционных религиозных конфессий и, прежде всего, Православия, провозглашенного главным врагом США. Это навязывание России единой религиозной системы под названием “Нью Эйдж” или религии “Новой эры”». Вот ведь гады! В XIX веке в России твёрдо знали ― если у нас что «не так», то это «англичанка гадит». В XX веке возник и бродит поныне вокруг нашей страны призрак коварной Америки, где ночи не спят ― всё думают, как бы извести нашу светлую духовность. Спасибо, коллега, за образчик «мифоконструирования».

Кстати, чудны используемые термины: «традиционные российские религии» (каким правовым актом таковые определены?), «деструктивные тоталитарные секты» (а что, есть и «конструктивные»? или это такой «привет от А. Л. Дворкина»?), «псевдорелигиозная экспансия» (т. е. автор точно знает, какая религия — религия, а какая — «псевдо»?; а вот несведущие религиоведы, отечественные и зарубежные, до сих пор бьются над вопросом «что такое религия?»).

Далее следует тонкое замечание автора: «Совершенно очевидно, что наше государство не может опираться в построении отношений с религиозными объединениями на модель США, в силу отсутствия в этой стране каких-либо религиозных традиций, сравнимых с тысячелетними [?! у автора ― множественное число] российскими». Да, что Вы, коллега! Не пыталось никогда наше государство опираться на «модель США» — анамнез мешает! У нас какую реформу ни предпринять — всё автомат Калашникова получается, а не М-16. Между прочим, про этот автомат автор вспоминает, хотя и в другой связи, критикуя экстремистские исламские медресе. Вот тут спорить не буду — контроль государства за потенциальными очагами экстремизма считаю необходимым. Что же до «сравнимых традиций», то с чего вдруг отказывать, например, католикам США, да и православным там же, в древности их «духовных корней»? Только потому, что живут «не в том месте»? А верования коренного населения Северной Америки? Или «язычники» ― не в счёт?

Досталось в статье и Федеральному Закону «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 г. К его «существенным недостаткам» автор относит то, что 125-ФЗ, в частности, «не удалось сдержать агрессивную деятельность новых религиозных движений, рост экстремистских организаций, обострения отношений федерального центра с регионами традиционного распространения Ислама. В результате сохраняется опасность отделения от России территорий которые богаты месторождениями нефти, газа и урана. Прежде всего, это Кавказ, Западная Сибирь, Поволжье, Прикаспийский регион». По поводу агрессивности НРД в России ― это уж чересчур. Их присутствие в религиозном спектре нашей страны на фоне подлинных тяжеловесов, вроде РПЦ или российской уммы, настолько ничтожно, что не подходит даже сравнение мухи со слоном. А вот как с помощью 125-ФЗ можно защитить месторождения нефти, газа и урана, мне представить трудно (разве что ― соединив этот закон с законом о воинской службе).

Наконец, последнее. Заданный заголовком статьи тезис о теократических тенденциях внутри России и в её международных отношениях так и остался не раскрыт. Ведь теократией (от греч. θεός — Бог и κράτος — власть) принято считать: 1) форму государственного устройства, при которой верховная политическая власть понимается как правление Бога, осуществляемое через посредничество служителей религиозного культа и административных органов, состоящих из последователей господствующей религии; 2) в теологическом смысле ― цель мирового исторического процесса, Царство Божье на земле. Об этом в статье почти ничего. В лучшем случае, рассматриваются явления современного клерикализма, которые можно, конечно, подверстать под теократические, но у них и своя особая стать имеется.

Но в целом, рассуждения автора вполне последовательны и из них вырисовывается достаточно ясная концепция: выделить из спектра существующих в России религиозных объединений православные и исламские организации (причём не всякие, а «правильные»), закрепить их приоритет на государственном уровне и задействовать в решении задач политико-идеологического и социального характера, стоящих перед российским государством и обществом. Проще говоря, собственно духовное, т. е. вероисповедное содержание маргинализируется (нельзя же считать свидетельством духовности поддержку государства), а инструментальное значение религиозных организаций в профанном мире усиливается. Если ещё проще, вывод напрашивается незамысловатый: для чего нужны религиозные организации со всем их потенциалом? ― чтобы Родине служить! То есть те из них, которым оказано высокое доверие государства, должны своим весом так «космизировать» российское пространство, чтобы все враждебные элементы поджали уши и не высовывались.

Автор прямо замечает: «Такое положение, фактически, уже начало спонтанно складываться в регионах, поскольку законодательство ряда субъектов федерации признает наличие разницы в социальном статусе конфессий». Да, действительно, зуд местечкового законотворческого сепаратизма и «административный восторг» многих госслужащих периодически дают о себе знать.

А не потянется ли вслед за выделением привилегированных традиционных религий (а, по сути, ― за особым положением их представителей) далее «разновесие» и прочих социальных статусов? Особо ценные для государства социальные группы, особо ценные политические партии, особо ценные VIP-индивиды... Чем закончится?

Автор: Михаил Юрьевич СМИРНОВ - религиовед, доктор социологических наук , доцент кафедры философии религии и религиоведения философского факультета СПБГУ.

Источник: ReligioPolis